Уже седьмой год на востоке Украины идет война. Днепр, за 200 и больше километров от боевых действий, живет своей обычной жизнью. Однако именно из Днепра большое количество военных, добровольцев, батальонов, медиков и волонтеров, боролись и продолжают бороться на фронте за наш мир. Онлайн журнал Reporters создают репортажи "о боли, которую вызывает война и эмоциях, которыми наполнена победа". Рассказывают непростые истории ветеранов и о жизни после войны. Один из таких материалов посвящен теме зависимости – почему ветераны разрушают себя алкоголем и наркотиками, и как им можно помочь. Один из главных героев текста – уроженец Днепропетровщины, а эксперткой выступила психологиня из Днепра Ольга Гриценко, которая также работает в городе с ветеранами, у которых есть зависимости.
056 делится сторителлингом авторства Ольги Омельянчук со своими читателями. Изначально текст написан на украинском языке. Прочитать в оригинале его можно ЗДЕСЬ.
Выбраться из котлована
Зима. Шесть утра. Позиции вблизи Горловки – города, не подконтрольного официальной украинской власти. Грязный от копоти, белокурый от природы мальчишка лет 20-ти выходит из блиндажа. Он здесь во второй раз – первая ротация была в прошлом году, и вот теперь его батальон снова держит оборону. В промежутке между обстрелами, мальчишка-пулеметчик умывается газировкой из бутылки, стоя в снегу босиком.
– не холодно тебе? – спрашиваю.
– Мне кайфово, мала. Я просто тащусь от этого ощущения – ноги будто иголками колет.
Прошлой ночью мальчишка первым рвался в бой. До этого он сутки не ложился спать, потому что был на дежурстве. И вот теперь, на рассвете, говорит, спать совсем не хочется – кровь закипает от адреналина. Под вечер начнется очередной стрелковый обстрел, за ним вблизи позиций разорвется еще несколько крупнокалиберных мин. Мальчик попросит командира позволить ему выдвинуться, а затем вновь не будет спать до утра.
Чтобы не спать, а следовательно, не бояться, что будешь «прибитым в блиндаже, так и не отстрелявшись», 20-летний пулеметчик употреблял амфетамин. Таблетки впервые попробовал еще во время первой ротации: засыпал на дежурстве, и тогда один из братьев предложил «подзарядку». На полигоне и в отпуске дома парень не смог отказаться от обманчивого ощущения прилива энергии – так начал снова искать и принимать наркотик.
В продолжении спецпроекта «Те, кто возвращаются с войны» рассказываем, что заставляет военных заглядывать в рюмку, чем помощь алко- или наркозависимому ветерану отличается от помощи гражданскому человеку с зависимостью и как вера спасает, когда, казалось бы, спасения уже не будет.
«Свой котлован»
По свидетельствам самих ветеранов, зависимости – далеко не всегда результат боевых действий. Часто мужчины и женщины попадают на передовую, уже имея пагубную привычку, проживают на фронте свою маленькую жизнь, а потом возвращаются не только домой, но и к пьянству и наркотикам.
Психологиня Ольга Гриценко объясняет, что в таких случаях травма войны может серьезно усилить зависимость: например, привести к неконтролируемым запоям, чтобы подтолкнуть к переходу из так называемых легких наркотиков на сильные психотропные вещества.
56-летний Александр из Краматорска соглашается встретиться с третьей попытки. На отремонтированной площади напротив горсовета он занимает место ближе к фонтану и улыбается, наблюдая, как рядом носятся скейтбордисты.
– Вот так быстро, как они сейчас ездят, – говорит, – проходит вся жизнь. Не успеешь оглянуться, как тебе уже почти 60. Голова совершенно седая, поясница болит до звездочек в глазах, а суставы крутит каждый раз, когда идет дождь.
Высокий и крепкий, он весь разговор смотрит не в глаза, а куда-то мне через плечо. Периодически закуривает красные мальборо. Лицо Александра красное и одутловатое, как после солнечного ожога, хотя на самом деле, признается мужчина, выглядит он так уже лет двадцать – с тех пор, как начал регулярно выпивать.
– Я закурил, когда мне было лет 10. Выпил впервые примерно в том же возрасте. Но распробовал водку уже когда дети подросли и пошли в школу. В конце 90-х у нас в семье было полное безденежье. Мы с женой перебивались заработками и часто ссорились из-за финансовых проблем. Мой первый запой длился где-то две недели и закончился госпитализацией. Когда я немного пришел в себя, первое, что сделал, – купил очередную бутылку.
Впоследствии к Александру присоединилась жена. Не каждый, но по крайней мере три-четыре раза в неделю женщина также напивалась до беспамятства. Это продолжалось годами. Соседи были не прочь приложиться, поэтому в их дворе организовалась своего рода сообщество: утром – то слабоалкогольное, днем - как пойдет, вечером – исключительно водка.
– Жена очнулась, когда старшая дочь плюнула ей в лицо. Мы оба пошли и закодировались: женщина не бухает до сих пор, а я развязался через несколько лет после кодирования. Это был 2014-й: я, добровольно мобилизованный, впервые увидел, как из пацана, которому оторвало ноги, уходит жизнь. Через несколько часов после боя один из братьев протянул мне пластиковую двухлитровую, и я ушел по самые уши.
Вернувшись домой, Александр стал пьянствовать с новой силой. Однажды он твердо решил подписать контракт с ВСУ, но не дошел до военкомата, потому что несколько недель находился в пьяном угаре. Людей в штатском окружении, которые понимали, что мужчину накрывает в частности из-за ПТСР, нашлось немного. Поэтому ветеран чаще стал выпивать с другими участниками боевых действий, которые живут в его области или в соседней Харьковской.
– К специалистам реабилитационного центра, я хожу уже более года, меня отвела не жена, а одноклассник. Он приехал в город к родственникам, случайно увидел меня: сначала не узнал, а потом разглядел и выпалил: «Саня, с этим надо что-то делать! Вспомни, как мы раньше спортом занимались, а сейчас ты на кого похож? Это ужас». Центр, варианты лечения, дополнительные средства – все это для меня сделал одноклассник. В какой-то момент я не убежал из реабилитации только из-за чувство стыда, потому что, что бы я сказал ему? Извини, брат, ты зря потратил время и деньги?
Психологи утверждают, что помощь не из ближнего круга общения является распространенной среди зависимых. По словам Ольги Гриценко, для устойчивой ремиссии большинства реабилитантов приходится не просто полностью менять окружение, а даже переселяться и уходить со старой работы.
Волонтер Центрального госпиталя в Киеве Анна Гвоздяр помогает и действующим военным, и ветеранам. Она констатирует, что участники боевых действий крайне редко обращаются с просьбой помочь с зависимостями. И не только потому, что стесняются, но и потому, что выстраивают систему «своего котлована» – среды, где удобно вариться в круговороте проблем.
– Часто ветераны с зависимостями общаются исключительно с такими же, как сами. Просто застревают в котловане среди братанов, кроме которых их якобы никто не поймет. Впрочем, я знаю и немало положительных примеров, когда ребята выбирались. Как правило, если ветеран сам обращается к волонтерам или направляется к специалистам с проблемой нарко- или алкозависимости – он борется до победы.
Созависимость
Одно из самых неудобных и почти не обсуждаемых в обществе вопросов борьбы с наркозависимостью и алкоголизмом – проблема созависимости. Психологи объясняют, что в большинстве случаев люди снова начинают употреблять не только из-за дружеского окружения, но и из-за собственной семьи. Для этого жене или мужу реабилитанта не обязательно пить или употреблять наркотики – их поведение или даже просто нахождение рядом могут стать триггером, то есть тем, что вызывает внезапное повторное переживание психологической травмы. В случае тех, кто борется с зависимостями, это происходит примерно по такой схеме: ты сосуществуешь с близким человеком, а он бессознательно будто сам подталкивает тебя взяться за старое.
– Есть такое понятие, как семейная система, где каждый из членов семьи выполняет свои функции. В семьях, где есть люди с зависимостями, кто-то выбирает позицию жертвы, которой порой даже удобно быть в состоянии отчаяния. А кто-то, то есть сам зависимый, становится неким громоотводом, когда все семейные проблемы сбрасывают на него. Из моей практики, так было с женщинами, которые приходили и говорили что-то вроде: «Ой, денег у нас нет, потому что муж алкоголик. И дети болеют из-за него. И ссоримся мы тоже потому, что он плохой», – объясняет Ольга Гриценко.
По ее словам, если речь идет о семье, где кто-то один зависимый от алкоголя или наркотиков, то, например, специалисты из США часто берутся работать только с обоими партнерами. Причем, в первую очередь, психологи начинают терапию именно с созависимым, ведь от этой работы часто зависит, удастся реабилитантам действительно войти в состояние стойкой ремиссии.
Ниже монолог 31-летней женщины, которая в браке с наркозависимым ветераном и сама несколько лет была созависимой. Ее историю мы подаем анонимно.
«Я вышла замуж за парня, который потерял в бою ногу. У нас было пышная свадьба и куча планов на будущее, которые провалились, в частности, из-за его зависимости. Мой теперь уже бывший муж курил травку и периодически напивался до полусознании. Но я бы хотела рассказать не о нем, внутри светлого и доброго человека, а о себе самой и о своей созависимости.
О том, что муж курит каннабис, я знала еще до свадьбы. Примерно полгода после сверхсложного ранения он провел в госпитале. Там врачи формировали ему культю и боролись за функциональность второй ноги, которую буквально чудом собрали вместе.
Уже тогда я знала, что большинство ветеранов с ампутациями страдают не только от ПТСР, но и от фантомной боли – ощущение, похожего на разряд тока в конечностях, которых уже нет. В цивилизованном мире людям, страдающим от серьезной боли вроде фантомной, выписывают медицинский каннабис, так и мне казалось, что в "косячке", когда сильно накрывает, нет ничего плохого. То, что каннабис – не просто часть, а иногда и смысл жизни теперь уже бывшего мужа, я обнаружила через месяц после свадьбы.
Как-то мы были на отдыхе за городом, и мои родители пришли к нам домой, чтобы накормить кота. Тогда же они случайно обнаружили пакетик с наркотиком. Мама писала мне длинные сообщения о том, что разочарована и не понимает, почему я скрывала проблему от близких. А я отмахивалась, не нужны советы, а у человека страшные боли, которых мы, люди без ампутаций, не можем понять.
Кроме зависимости от каннабиса, у бывшего мужа была еще и игромания. К счастью, он не проигрывал деньги, которые, кстати, получал не только с пенсии, но и работая. Однако в какой-то момент все его дни стали начинаться с «косячка» и заканчиваться за компьютером в "стрелялках" известной сетевой игры.
Целыми днями на работе, потом домашние дела, с которыми никогда и никто не помогал. Затем скандалы и мольбы остановиться. Этакий круговорот с невроза и безысходности.
Друзья осторожно принимали нашу ситуацию и из уважения к тому, что мужчина защищал всех нас на передовой, делали вид, что с ним все окей – ничего, как-то будет, справится. После находки мои родители перестали общаться с нами обоими. А когда я сама пыталась выйти на контакт, говорили, что не хотят говорить, потому что покрываю наркомана. Его мама и папа бездействовали так же, как и я. Они просто были рады, что единственный сын выжил на войне, и на семейных праздниках будто не замечали его стеклянных глаз.
Мы с мужем оба страдали от давления и в конце расстались. В минуты отчаяния, когда из-за постоянных ссор и обид горело и выворачивало изнутри, я повторяла себе известное: "Все проходит. И это тоже пройдет ". Уверяла, что пусть не со мной, но он точно сможет избавиться от зависимостей хотя бы благодаря своей силе духа.
Впрочем, помог не внутренний стержень, а, как это часто бывает, патовая ситуация – точка невозврата. Уже после развода бывший муж превысил скорость за рулем и в состоянии наркотического опьянения убегал от полицейских. Когда его авто заблокировали – бег от силовиков на протезе. В конце оказался в психиатрии местного военного госпиталя, а затем, уже добровольно, – в специализированном реабилитационном центре.
Чтобы спасти сына, родители перебрались в город, откуда он был родом и где хотел жить. Его мама и папа, еще достаточно молоды и активны, уволились с работ и, как мне кажется, в буквальном смысле пожертвовали собой.
Мы не общаемся, но лучшее, что я слышала от бывшего мужа за последние годы, – "Я наконец знаю, чем хочу заниматься. И утром больше не тянет свернуть косячок".
Конечно, каждый развод и каждую подобную ситуацию следует рассматривать отдельно. Но по своему опыту могу посоветовать женщинам, которые являются созависимыми, по крайней мере не делать вид, что все в порядке. Мне повезло – под действием веществ мужчина не был агрессивным. Но известны случаи, когда наркотик подталкивал к насилию. Не уверена, что смогла бы силой отправить мужа к специалистам, но если бы не ругалась, а сама пошла к психологу за советом – возможно, не было бы родительской жертвы, погони полицейских и его принудительной госпитализации в психиатрию».
Сила и Бог
Жизнь 32-летнего ветерана Андрея Забигайло дважды делилась на «до» и «после». В октябре 2014 года вблизи Попасной Луганской области снарядом гранатомета его сильно ранило – чтобы спасти мужчину, врачам пришлось ампутировать ему правую ногу выше колена. В 2018 году в Днепропетровской области произошел второй поворотный момент – полиция задержала Забигайло с наркотиками.
– Четыре года после ранения, – рассказывает ветеран, – я имел кучу зависимостей. Не мог принять ампутации, выпивал, употреблял амфетамин – «быстрый» наркотик, который якобы придает сил, а на самом деле постепенно убивает нервную систему. В феврале 2018-го я сделал очередную закупку наркотиков и приехал в Софиевку – поселок, где тогда постоянно жил и где в конце меня взяли копы. Не могли сразу посадить, потому что нашли слишком мало наркотика. Посмотрели на меня и отвезли к родителям под Кривой Рог. А потом сказали, чтобы принес к утру тысячу долларов. Иначе – посадят за распространение.
Ища в отчаянии деньги, Андрей позвонил другу из Житомира, ветерану Александру Швецову, который также потерял в Донбассе ногу. Товарищ сказал, что денег на откуп не имеет, но может помочь по другому. И дал другу неожиданный совет: поехать в христианский реабилитационный центр. Мол, сначала нужно разобраться со здоровьем, а уже потом – с законом. Когда-то так же зависимый Швецов спасся именно в таком заведении.
– Отец, который также мобилизовался в 2014-м и вот буквально на днях вышел на пенсию по возрасту, перестал даже руку мне подавать. Особого выхода не было, поэтому я собрал вещи и поехал по совету Саши в Житомир. Копы, на удивление, больше не приходили – тупо исчезли. А я начал свой большой путь восстановления в центре. Признаюсь, в тот момент я действительно испугался – боялся того, во что превращается моя жизнь.
С тех пор как Андрей переступил порог центра помощи алко- и наркозависимым, прошло уже 2,5 года. За это время он не только вошел в состояние устойчивой ремиссии, но и стал капелланом для военных на передовой и наставником для тех, кто в гражданской жизни еще только начинает борьбу с зависимостями.
Реабилитационный центр, где когда-то лечился, а теперь работает Забигайло, существует уже два десятка лет. Последние полтора сюда начали обращаться ветераны из Житомира и области – которые имеют доверие к учреждению, зная, что в центре появился бывший военный, который сможет их понять.
– Программа восстановления длится полгода, в течение которого все наши подопечные живут в частном доме. Здесь они самостоятельно организуют свой быт, работают с психологом, молятся. Трудно объяснить, как лечит вера. Важно, чтобы ты искренне хотел выздоровления, позволил Богу войти в твою жизнь и чувствовал поддержку братьев, которые рядом с тобой. Если есть потребность в медикаментозной детоксикации, то есть в выведении из состояния алкогольного запоя – в центр может приехать врач.
Всего в Житомирской области шесть подобных христианских реабилитационных центров: четыре мужских и два женских. Все они являются центрами открытого типа, то есть такими, куда зависимые попадают по собственной воле и откуда в любой момент могут уйти. В христианских центрах делают акцент на работе подопечного с самим собой, с духовным наставником и в группах с другими реабилитантами. К медикаментозной помощи здесь почти не прибегают – только если человеку действительно становится физически плохо.
Психологиня Ольга Гриценко работает с зависимыми и более двух лет вела практику в Днепре в центре, открытом Международной антинаркотической ассоциацией. По ее словам, самыми действенными в борьбе с алкоголизмом и наркоманией является все же центры закрытого типа. Таких в Украине почти 80%.
– Все дело в том, что вопрос свободной воли – слишком проблемный и широкий. Часто человек считает, что у него все в порядке, но на самом деле, это в нем говорит вещество. Борьба с зависимостями – тяжелая и длинная работа, которая часто требует не только психологической, но и медикаментозной поддержки. Настолько тяжелая, что даже в реабилитационных центрах закрытого типа считается хорошей статистикой, когда один из десяти реабилитантов достигает стойкой ремиссии, – комментирует специалистка.
Гриценко говорит, за время ее практики работы в центре, только трое из десятков зависимых сами решили начать лечение. Чаще будущих подопечных в наркотическом или алкогольном угаре к специалистам привозили родственники. Так происходит не только из-за неготовности признавать проблему, но и из-за индивидуальных особенностей характера.
– Ветеранов за это время я встречала очень мало, буквально несколько человек. Это можно объяснить тем, что проблема зависимости еще неудобнее, чем даже проблема посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Участники боевых действий гораздо больше готовы работать с ПТСР, чем начать бороться с алкоголизмом или наркоманией.
Психологиня рассказывает, как на одном из тренингов рассуждала вместе с коллегами о причинах распространения зависимости среди ветеранов и различия зависимости гражданского человека от военного. В конце специалисты пришли к выводу, что участники боевых действий заглядывают в рюмку в частности потому, что «это работает».
– Алкоголь – попытка убежать от реальности. Не решить проблему, а залить ее и забыться. Ветераны верят, что «это работает», хотя на самом деле побега нет. А любая зависимость, если с ней не бороться, может привести к смерти.
В христианском реабилитационном центре в Житомире, по словам Андрея Забигайло, 70% подопечных борются с алкоголизмом, 30% – пытаются преодолеть наркозависимость. И такая статистика имеет логическое объяснение: наркотики дороже, их труднее достать, и, употребляя, можно попасть в тюрьму.
За полтора года в житомирский центр обратились с десяток ветеранов. Впрочем, на финальную стадию, когда человек полгода и больше выполняет все условия реабилитации и живет исключительно в среде тех, кто также борется с зависимостью, пришли единицы. Просто сейчас в центре есть три ветерана, которые вот-вот должны закончить борьбу с алкоголизмом.
Однако Забигайло считает, что дело здесь не в закрытости или открытости центра, а в недостаточном опыте работы именно с участниками боевых действий, а также в неготовности ветеранов избавляться зависимостей.
– Центр, повторюсь, существует 20 лет, а с ветеранами мы работаем всего полтора года. Особенность работы с участниками боевых действий заключается в том, что, в отличие от гражданских, причиной зависимостей ветеранов может быть травма войны. И тогда нужно работать и с зависимостью, и с травмой, которая ее вызвала или усилила. Плюс ветераны охотнее открываются таким, как сами. Поэтому я прошу Бога, чтобы у нас еще появились наставники – бывшие военные. Чтобы как можно больше участников боевых действий узнали, что они не одни и есть место, где их поймут и помогут.
***
Наконец, каждая история о борьбе с зависимостью – это история о признании проблемы, а дальше о длительной и сложной реабилитации. Сделать первый шаг к полноценной жизни часто нужно не только зависимому, но и его окружению. А еще, как видим, иногда бывает, что и обращения близких – не панацея.
Впрочем, остановиться никогда не бывает поздно. Если вы ветеран или родственник участника боевых действий, который страдает от алкоголизма, игромании или наркомании – обращайтесь за помощью: к капеллану Андрею Забигайло, в местные службы помощи, информацию о которых можно найти на официальных сайтах городских советов, в военные госпитали вашего региона.
Материал онлайн журнала Reporters создан в рамках Программы ООН по восстановлению и развитию мира при финансовой поддержке правительства Королевства Нидерландов. Мнения, замечания, выводы и рекомендации, изложенные в репортаже, принадлежат авторам и не обязательно отражают взгляды Программы и правительства Королевства Нидерландов. Программа ООН по восстановлению и развитию мира реализуют четыре агентства ООН Программа развития ООН (ПРООН), Структура ООН по вопросам гендерного равенства и расширения прав и возможностей женщин (ООН Женщины), Фонд ООН в области народонаселения (UNFPA) и Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (ФАО). Программу поддерживают двенадцать международных партнеров: Европейский Союз (ЕС), Европейский инвестиционный банк (ЕИБ), а также правительства Великобритании, Дании, Канады, Нидерландов, Германии, Норвегии, Польши, Швейцарии, Швеции и Японии.
Днепр 056 зависимость война АТО ООС реабилитация ПТСР ветераны военные
